На две или три мысли из богатого внутреннего мира Лейба-Ицхока
(перевод с идиш)Подсчитываю убытки:
Две серебрянные монеты ушло на новый кошелёк. Если бы сегодня у меня были ещё два шекеля, то я бы положил их в кошелёк и подошёл к прилавку. На глазах изумлённой публики достав из-за пазухи новый кошелёк, я легко бы расстался с деньгами. Что бы тогда я купил? Хорошего вина и варшавскую газету. И пригоршню табаку. Но ведь и не важно что! Главное: легко расстался с деньгами! Из новенького кошелька на два шекеля. Все были бы заинтригованы. Мужчины смотрели бы мне вслед и думали «Что это за Лейб-Ицхок? Один кошелёк у него стоит не менее двух шекелей!» Я отвечу им мысленно: «Что с того? Это не богатство. Две серебрянные монеты — цена столового вина и двух мелочей, необходимых скромному мужчине как воздух» Они, эти важные мужчины, будут повержены. Женщины — о, как они посмотрят! — будут приятно удивлены. Их глаза наполнятся тем особым блеском, каким могут проводить тебя только женщины. Всё что мне положено сделать — улыбнуться им. Нет, Лейб, ты не пойдёшь на глупость, не подойдёшь к ним и не заговоришь. Держись уверенно, а уверенно, это почти всегда в стороне.
Тем более ко мне сами подойдут! Вот уже двигается в моём направлении деловой человек, махер Цале. Этот Цале что-то крутит в любой день недели, месяца, года. Даже когда он спит, разбуди его, и останешься без штанов в первую минуту разговора. Говорят, поехав по делам в какой-то крупный город, он продал трактирщику его же трактир. Была жара, Цале шёл по городу в мягких ботинках, и захотелось ему пропустить стакан чего-нибудь холодного. Или не хотелось ему пить? Но так не так, а в трактир он попал и сразу схватился за хозяина.
—Вы продаёте трактир? — без приветствий объявил Цале. Цале умеет делать ударения на всех словах. В одном предложении у него укладываются сразу и вопрос, и утверждение, и приказ.
—Что я? — опешил трактирщик.
—Трактир. Так значит сколько? Только не делайте мне лицо. Цайтнот!
—Я не продаю трактир…
—Значит, покупаете, — Цале достал из кармана, скрученные в трубу листы бумаги и положил их перед ошалевшим предпренимателем. Вы подумаете, что народ привирает. Мол, и не таких видал этот трактир и его хозяин. Но такая уж у Цале сила.
—Я ничего не покупаю и не продаю! — рассердился трактирщик. У него гаденько заныло в душе – он уже понял, что дело дрянь, жизнь во что-то его затянула. Это было распространённое для собеседников Цале чувство — чувство, что тебя сейчас съедят.
—Ничего не покупаю и не продаю, — повторила дичь, лишь добавляя приправу к будущему блюду.
—Ничего не покупаете? И так таки и не продаёте? С чего же вы живёте!
С этими словами Цале начал перекладывать бумаги из одной стопки в другую, приговаривая:
—Копейку здесь, копейку там, копейку здесь и копейку там.
Внутри трактирщика всё заметалось. В ужасе он следил за рукой палача. Содержание мелко исписанных листов было тайной, но бывают в жизни такие ситуации, когда один вид ровного, буква к букве, почерка внушает страх. Листы примыкали друг к другу, как солдаты в строю и били по больному — по тёмной стороне трактирного дела. «Неужели он знает всё?» — с тревогой думал хозяин. А Цале продолжал мучать его, спокойно перекладывая свои листы.
—Копейку здесь, копейку там… Это ничего не напоминает? — Цале выхватил листок, быстро поднёс к лицу трактирщика и так же быстро убрал. — А это? А это? Вы слишком честный человек. Такие как вы живут от Пурима до Пурима.
«Он знает всё,» — констатировал трактирщик и приготовился к развязке.
Цале всё понял, убрал бумажки обратно в карман и в двух словах описал ситуацию.
—Трактир — всё.
—Но мой трактир!
—Сохраните свои слёзы до паперти! Вы пойдёте просить милостыню.
—Мой трактир!..
—Что вы за нервный тип? Я говорю не за вечность, а за момент. На данный момент ваш трактир — всё. Теперь мы дадим делу нормальный ход.
—Не надо нормального хода!
—Нормального хода надо! Прислушайтесь, что скажет государство в моём лице. Нам очень даже нужны ваши тараканьи угодия? Ха, очень! Поэтому вы выкупите это злачное местечко и уплатите штраф.
—Сколько? — осуждённый напрягся.
—Вот цена трактира, — Цале снова достал бумажку из кармана и быстро показал цифры,— а штраф по нашим министерским законам ни в коем случае не должен превышать размер вашей честности.
Цале перевернул бумагу (снова так, чтобы видны были только цифры).
—Вот.
Что говорить? Цале получил всё! Операция заняла у него не более двадцати пяти минут. И пока трактирщик ходил за деньгами, махер таки выпил свой стакан воды. А потом он отправился по настоящим делам: отнёс в редакцию газеты повесть своего двоюродного брата (двадцать скрученных в трубу листов) и статистические данные по нашему местечку (поголовье коров и количество хозяйств).
Таков наш Цале.
И вот он идёт ко мне! Мы сразу договариваемся о гешефте. Потом отправляемся праздновать будущие победы в шикарное место, харчевню госпожи Песи. Песя, видя нас, освобождает все столы и готовится задать пир. По местечку быстро распространяется слух. «Кто это рядом с махером Цале?» — «Это богач Лейб-Ицхок из Кракова! Он сорит деньгами, как Ротшильд! Он и есть Ротшильд!» Начинаются дела.
Цале быстро станет мне не парой. Я, конечно, оставлю местечко на время и уеду в Варшаву. Там я уже всех знаю, рыжий Аарон мне за всех рассказал. Аарон читает газеты. С моим тонким чутьём я завоюю город, и не один вопрос не будет решаться без моего участия. «Реб Лейб-Ицхок, стоит ли нам торговать с Петербургом?» Я отвечу не сразу, посижу в серьёзном раздумии, серьёзный человек. А они, мудрецы, терпеливо ждут: что же скажет реб Ицхок из Зеленово? Реб Ицхок молчит, никто не смеет прервать его молчания. И вдруг единственное верное решение: «Мы объявим войну России!» Все восхищены.
Идёт война, армия польских и немецких евреев захватывает город за городом, а полководец — я! Никакой крови, все сдаются без боя, наши войска слишком страшны. Один Борух Косой, сумасшедший табачник из Гданьска, чего стоит! Захватываем всю Европу, но Европа нам не нужна. Зачем нам Европа? Мы отпускаем все народы, возвращаем им земли. Только жёстко отчитываем русского царя за погромы. И настаёт светлый мир. Все живут в дружбе! И слава реба-господина-«светлейшего князя прусского-польского-российского» Лейба-Ицхока несётся по миру! Я богач, каких не бывало. Ротшильды просят в долг, королевства стоят в очереди, жалуются на бедность. Я строг, но справедлив.
И вот мечта всей жизни: я еду в Палестину! Лучшее место на земле, молоко и мёд! Я проеду от севера до юга всё. А потом вернусь в своё местечко, буду раздавать деньги… Но знаю я этих людей! Они потратят мои пожертвования бог знает на что. И ещё обманут. Мало ли я жил здесь! А в Польше или Петербурге, что лучше? Нет. Пустят меня поветру в два счёта. И ещё какой-нибудь Цале окрутит, и мазл тов! Лейб, муж нищеты. Выставят дураком, отберут последнее. После всех благодеяний!.. Нет , всё же хорошо, что и вчера у меня не нашлось двух серебрянных монет, чтобы купить кошелёк. Столько съэкономил! И что же? Я в выигрыше!
Вот тебе и еврейское счастье: в выиграше без прибыли!
2010